Неточные совпадения
Оказалось, что он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, —
жену.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была
жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что
жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
— Это — не вышло. У нее, то есть у
жены,
оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Но Клим почему-то не поверил ей и
оказался прав: через двенадцать дней
жена доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась. В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь над могилой докторши и плакал. Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
— У Тагильского
оказалась жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения, говорит голосом умирающей. Я попал к ней по объявлению: продаются книги. Книжки, брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком с ее мужем, а она спросила: «Да?» И — больше ни звука о нем, стерва!
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с
женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не
оказывалось или она
оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет барина и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к барину: что ему там нужно?»
Они поместили его не в моей комнате, а в двух хозяйских, рядом с моей. Еще накануне, как
оказалось, произведены были в этих комнатах некоторые изменения и украшения, впрочем самые легкие. Хозяин перешел с своей
женой в каморку капризного рябого жильца, о котором я уже упоминал прежде, а рябой жилец был на это время конфискован — уж не знаю куда.
Он только мог удивляться тем открытиям, какие делал ежедневно: то, что он считал случайными чертами в характере Зоси,
оказывалось его основанием; где он надеялся повлиять на
жену, получались мелкие семейные сцены, слезы и т. д.
Поговорив немного с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного.
Оказалось, что местные китайцы решили отобрать у горбатого тазы
жену с детьми и увезти их на Иман. Таз решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
Но когда
оказалось это, американский управляющий был отпущен с хлопчатобумажного ведомства и попал винокуром на завод в тамбовской губернии, дожил тут почти весь свой век, тут прижил сына Чарльза, а вскоре после того похоронил
жену.
Оказалось, что она не осуществит их в звания любовницы, — ну, пусть осуществляет в звании
жены; это все равно, главное дело не звание, а позы, то есть обладание.
Барин делает полуоборот, чтоб снова стать на молитву, как взор его встречает
жену старшего садовника, которая выходит из садовых ворот. Руки у нее заложены под фартук: значит, наверное, что-нибудь несет. Барин уж готов испустить крик, но садовница вовремя заметила его в окне и высвобождает руки из-под фартука;
оказывается, что они пусты.
Года четыре, до самой смерти отца, водил Николай Абрамыч
жену за полком; и как ни злонравна была сама по себе Анфиса Порфирьевна, но тут она впервые узнала, до чего может доходить настоящая человеческая свирепость. Муж ее
оказался не истязателем, а палачом в полном смысле этого слова. С утра пьяный и разъяренный, он способен был убить, засечь, зарыть ее живою в могилу.
Павел не раз пытался силою убеждения примирить
жену с новым положением (рассказывали, что он пробовал и «учить» ее), но все усилия его в этом смысле
оказались напрасными.
Оказалось, что мой крестный отец и муж моей тети, генерал свиты Его Величества светлейший князь Н.П. Лопухин-Демидов сказал великому князю Владимиру Александровичу, с которым был близок, что племянника его
жены и его крестного сына сослали в Вологодскую губернию, возмущался этим и просил, чтобы меня перевели на юг.
Благоразумнее других
оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет к отцу и заберет в руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и метала писариха Анна, соединившаяся на этот случай с «полуштофовой
женой».
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином
оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук на руки
жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
Конечно, впереди всех
оказались старухи тулянки, как Палагея,
жена Деяна Фекла,
жена Филиппа Чеботарева высокая Дарья.
— Твои воспитанники не только снимают через забор мои наливные яблоки, бьют сторожей садовника Лямина (точно, была такого рода экспедиция, где действовал на первом плане граф Сильвестр Броглио, теперь сенатор Наполеона III [Это сведение о Броглио
оказалось несправедливым; он был избран французскими филеленами в начальники и убит в Греции в 1829 году (пояснение И. И. Пущина).]), но теперь уж не дают проходу фрейлинам
жены моей».
Все это было принесено. Следователи сели. Ввели двух баб: одна
оказалась жена хозяина, старуха, — зачем ее держали и захватили — неизвестно!
— Однако позволь, любезный: у
жены твоей,
оказалось, голова проломлена, грудь прошиблена, ухо оторвано, — ведь это кто-нибудь сделал же?
Жена сбежала с юнкером, сосед завладел полем, друг
оказался предателем.
Что до дам и девиц, то давешние расчеты Петра Степановича (теперь уже очевидно коварные)
оказались в высшей степени неправильными: съехалось чрезвычайно мало; на четырех мужчин вряд ли приходилась одна дама, да и какие дамы! «Какие-то»
жены полковых обер-офицеров, разная почтамтская и чиновничья мелюзга, три лекарши с дочерьми, две-три помещицы из бедненьких, семь дочерей и одна племянница того секретаря, о котором я как-то упоминал выше, купчихи, — того ли ожидала Юлия Михайловна?
В городе говорили, что Шкалик бил Марфу за то, что она
оказалась дурной мачехой сыну его от первой
жены; он должен был отправить сына в Воргород и будто бы очень тоскует о нём, боится за него, но говорили также, что он удалил сына из ревности.
На четвертый день — опять то же посещение;
оказывается, что «новый» выбрал себе в «помпадурши»
жену квартального Толоконникова.
Оказалось, что Филатр был назначен в колонию прокаженных, миль двести от Леге, вверх по течению Тавассы, куда и отправился с
женой вскоре после моего отъезда в Европу. Мы разминулись на несколько дней всего.
— Ты что-то ешь? — сказала моя
жена, заглядывая мне в лицо. — Нет, я ничего не понимаю. Вы мне не ответили, Товаль, зачем вы здесь
оказались, а вас очень приятно встретить. Зачем вы хотите меня в чем-то запутать?
Через неделю Платошка написал паспорт, заметил в нем, что у ней лицо обыкновенное, нос обыкновенный, рост средний, рот умеренный и что особых примет не
оказалось, кроме по-французски говорит; а через месяц Софи упросила
жену управляющего соседним имением, ехавшую в Петербург положить в ломбард деньги и отдать в гимназию сына, взять ее с собою; кибитку нагрузили грибами, вареньем, медом, мочеными и сушеными ягодами, назначенными в подарки;
жена управляющего оставила только место для себя...
Так прошел весь медовый месяц. Павел Митрич
оказался человеком веселого нрава, любил ездить по гостям и к себе возил гостей. Назовет кого попало, а потом и посылает
жену тормошить бабушку насчет угощенья. Сам никогда слова не скажет, а все через
жену.
Оказалось, что Страхов недавно совсем выехал в деревню вместе с
женой.
С некоторых пор в одежде дяди Акима стали показываться заметные улучшения: на шапке его, не заслуживавшей, впрочем, такого имени, потому что ее составляли две-три заплаты, живьем прихваченные белыми нитками, появился вдруг верх из синего сукна; у Гришки
оказалась новая рубашка, и, что всего страннее, у рубашки были ластовицы, очевидно выкроенные из набивного ситца, купленного год тому назад Глебом на фартук
жене; кроме того, он не раз заставал мальчика с куском лепешки в руках, тогда как в этот день в доме о лепешках и помину не было.
К новой-то
жене — обязательно старую мерку прикинешь, а она
окажется у́же… и будет оттого и мне и ей хуже!..
И вот этот самый нос и сделал Анну Николаевну
женой Григорьева. Единственная дочь небогатого Воронежского торговца-вдовца, она была против воли выдана замуж через cваху за какого-то чиновника, который
оказался пьяницей и бил
жену нещадно, упрекая ее за то, что она не принесла ему приданого.
Оказалось, что Софья Павловна Медынская,
жена богача-архитектора, известная всему городу своей неутомимостью по части устройства разных благотворительных затей, — уговорила Игната пожертвовать семьдесят пять тысяч на ночлежный дом и народную библиотеку с читальней.
Супруг ее вскоре явился.
Оказалось, что он почти еще молодой человек (Олухов был ровесник
жене своей), очень недурен собой, весьма приличный в манерах. Он вошел заметно сконфуженный. Домна Осиповна познакомила его с Бегушевым.
— Ты знаешь, дорогой Панкрат, — продолжал Персиков, отворачиваясь к окну, — жена-то моя, которая уехала пятнадцать лет назад, в оперетку она поступила, а теперь умерла,
оказывается… Вот история, Панкрат, милый… Мне письмо прислали…
Я в состоянии в продолжение всего обеда мечтать о том, как Гнеккер
окажется авантюристом, как Лиза и
жена поймут свою ошибку и как я буду дразнить их, — и подобные нелепые мечты в то время, когда одною ногой я стою уже в могиле!
Когда при этой смете было упомянуто про дело о денежных недоразумениях между Н. А. Некрасовым и покойною первою
женою Николая Платоновича Огарева, Ничипоренко вступился было за поэта и хотел представить все дело об этих денежных недоразумениях апокрифическим; но, во-первых,
оказалось, что хозяйка хорошо знала это дело, а, во-вторых, знал хорошо эту историю и Бенни, и знал он ее от самих гг.
Полковник Перейра,
оказалось, был человек зажиточный, содержавший имение и дом при помощи приветливой и красивой блондинки
жены в примерном порядке.
По своему уму и особенно по своему богатейшему голосу он смело мог рассчитывать на дьяконское место, но это заветное желание
оказалось решительно неосуществимым, потому что нет-нет Асклипиодот в чем-нибудь и попадет: подерется в пьяном виде, сгрубит попу, поколотит
жену — словом, устроит что-нибудь самое неудобосказуемое, что начальство мотает себе на ус, а Асклипиодот сидит себе да сидит в дьячках.
Муфель представил меня своей
жене, очень молодой белокурой даме; эта бесцветная немочка вечно страдала зубной болью, и мимо нее, как говорил Мухоедов, стоило только пройти мужчине, чтобы она на другой же день почувствовала себя беременной; почтенная и немного чопорная и опрятная, как кошка, старушка, которую я видел каждый день гулявшей по плотине,
оказалась мамашей Муфеля.
Но, оправясь с указами власти и с ее посланными, Плодомасову оставалось оправиться с живою силою молодой
жены. Это
оказалось всего труднее… Силком связанную боярышню обвенчали; но чуть ей после венчания распустили белые локотки ее, она легкою векшею прыгнула на окно и крякнула...
Пришёл к себе, лёг — под боком книжка эта
оказалась. Засветил огонь, начал читать из благодарности к наставнику. Читаю, что некий кавалер всё мужей обманывает, по ночам лазит в окна к
жёнам их; мужья ловят его, хотят шпагами приколоть, а он бегает. И всё это очень скучно и непонятно мне. То есть я, конечно, понимаю — балуется молодой человек, но не вижу, зачем об этом написано, и не соображу — почему должен я читать подобное пустословие?
С этих пор медный рубль был у него в кармане, а хозяйство пошло лучше; здоровые руки его
жены никогда не были праздны: она себе и пряла и ткала, да еще
оказалась мастерицею валять чулки и огородничать.
Надя (вбегает). Тетя Таня, он глуп, этот поручик!.. И он, должно быть, бьет солдат… Кричит, делает страшное лицо… Дядя, надо, чтобы к арестованным пустили
жен… тут есть пять человек женатых!.. Ты поди скажи этому жандарму…
оказывается, он тут главный.
Представьте,
оказалось, ведь, что мы его
жены, действительно, никогда ни одного разу в глаза не видали!
Мы долго собирались, поздно вышли и пришли в Бурцево к вечерней заре. Ивана не было, он,
оказывается, ушел к свояку в Окунево, где праздновали престол. Приняла нас его
жена Авдотья, худая пучеглазая баба, похожая лицом на рыбу, и такая веснушчатая, что белая кожа только лишь кое-где редкими проблесками проступала на ее щеках сквозь коричневую маску.
Иль оттого, что характерный танец
оказался уж слишком характерным, иль оттого, что он Устинью Федоровну, по словам ее, как-то «опозорил и опростоволосил, а ей к тому же сам Ярослав Ильич знаком, и если б захотела она, то давно бы сама была обер-офицерской
женой», — только Зимовейкину пришлось уплывать восвояси.
Недавно лечил я одну молодую женщину,
жену чиновника. Муж ее, с нервным, интеллигентным лицом, с странно-тонким голосом, перепуганный, приехал за мною и сообщил, что у
жены его, кажется, дифтерит. Я осмотрел больную. У нее
оказалась фолликулярная жаба.
— Увлекся, вроде как бы полюбил! Но теперь вижу, что напрасно я стараюсь ноль возвести в квадратную степень. То была маска, вызвавшая во мне фальшивую тревогу. Яркий румянец невинности
оказывается суриком, поцелуй любви — просьбой купить новое платье… Я взял ее в дом, как
жену, она же держит себя, как любовница, которой платят деньги. Но теперь шабаш! Смиряю в душе тревогу и начинаю видеть в Ольге любовницу… Шабаш!